неділя, 21 червня 2015 р.

Добродетели в Таро

Добродетели в Таро, или в поисках Благоразумия

Заметка, написанная для журнала «Хроники Таро», №6, 2015.


Поскольку этот выпуск журнала посвящен аркану «Сила», мне захотелось сказать несколько слов о добродетелях в Таро, раз уж именно Сила оказалась первой из добродетелей, которую мои уважаемые коллеги будут обсуждать. Многие начинающие тарологи (и даже успешно практикующие, но мало интересующиеся историей Таро) совершают ошибку, когда, увидев где-нибудь скульптуру или картинку женщины с весами и мечом, или держащей за челюсти льва, или переливающей жидкость из одного кувшина в другой, заявляют: вот, мол, символ из Таро. На самом деле всё совсем наоборот (как часто мне приходится употреблять эту фразу в статьях по истории Таро!): это арканы вобрали в себя символы из окружающей культуры. Справедливость (правосудие), сила (стойкость, храбрость, мужество) и умеренность (воздержание) — это три из четырех так называемых кардинальных (то есть основных, базовых) добродетелей, которые признавались еще в античном мире. Четвертая добродетель — благоразумие (рассудительность).
Учение о добродетелях (др.-греч. арете) было известно еще древним грекам. Платон в «Законах» писал: «Есть два рода добродетелей: одни — человеческие, другие — божественные… Первая и главная из божественных добродетелей — это мудрость, вторая — благоразумие,.. третья — справедливость, четвертая — мужество [Сила]. Все эти добродетели по своей природе стоят впереди других, и законодателю следует ставить их в таком же порядке». 
Древние римляне унаследовали понятие добродетели (лат. virtus). Цицерон утверждал: «Каждому надлежит так себя вести, чтобы стойкость [Сила] проявлялась в трудах и опасностях, умеренность — в удовольствиях, благоразумие — в выборе между добром и злом и справедливость — в воздании каждому по его заслугам».
В библейской «Книге Премудрости Соломона» (8:7) сказано: «Если кто любит праведность, — плоды ее суть добродетели: она научает целомудрию [Умеренности] и рассудительности [Благоразумию], справедливости и мужеству [Силе], полезнее которых ничего нет для людей в жизни».
Учение о четырех кардинальных добродетелях в христианстве окончательно сформулировал Фома Аквинский. В отличие от трех богословских (теологических, христианских) добродетелей (Вера, Надежда и Любовь), которые являются дарами Бога, кардинальные добродетели каждый человек может практиковать по своей воле. Таким образом, они служат основой естественной морали.
Благоразумие — это правильное понимание того, что надлежит делать, а чего избегать в любой жизненной ситуации. Иначе говоря, отличать доброе от дурного. Поскольку ошибиться часто бывает очень легко, благоразумие в христианском понимании требует искать совета других людей, особенно тех, которые признаны в качестве моральных авторитетов. Благоразумие в христианстве считается первой кардинальной добродетелью.
Вторая, согласно Фоме Аквинскому, — справедливость. Она связана с волей и понимается как постоянная и неуклонная решимость давать каждому то, что ему причитается. Справедливость часто изображают с завязанными глазами и говорят, что она «слепа», потому что она не должна зависеть от нашего отношения к людям и событиям. Каждому — по заслугам. Причем это означает не только воздаяние за зло (негативный аспект), но и аккуратный возврат долгов и плату добром за добро (позитивный аспект).
Сила — третья кардинальная добродетель. Надо понимать, что сила имеется в виду не столько физическая, сколько духовная и моральная. Поэтому вполне уместны такие русские переводы, как «стойкость», «мужество» и «храбрость». Эта добродетель связана с преодолением страха и сохранением силы воли перед лицом препятствий. Но она всегда разумна и не имеет никакого отношения к человеку, который ищет опасности ради самой опасности. Благоразумие и справедливость позволяют нам решать, что нужно делать. А сила-стойкость помогает нам, собственно, сделать это. Согласно католическому учению, сила — единственная из четырех кардинальных добродетелей, которая одновременно является одним из семи даров Святого Духа, помогающим нам подняться над естественными страхами в защиту христианской веры.
Умеренность, как постулировал Фома Аквинский, — четвертая и последняя из кардинальных добродетелей. Если сила ограничивает наш страх для того, чтобы мы могли действовать, то умеренность — это ограничение наших желаний и страстей. Есть, пить, иметь убежище от стихий и заниматься сексом необходимо для нашего выживания (как индивидуумов, так и всего рода человеческого), но неуправляемое желание этих благ может привести к катастрофическим физическим и моральным последствиям. Умеренность — это добродетель воздержания от излишеств, и она требует уравновешивания нашего законного права на блага с нашим желанием их. Это «золотая середина», позволяющая нам определять, насколько далеко мы можем зайти в удовлетворении желаний.
Существуют определенные церковные каноны изображения кардинальных добродетелей, позаимствованные впоследствии и светским изобразительным искусством. Чаще всего они предстают в виде женских фигур со следующими атрибутами:


  • Благоразумие — книга (или свиток); зеркало, часто змея (нападающая снизу или сжатая в кулаке; иногда вместо змеи появляется маленький драконоподобный монстр);
  • Справедливость — меч и весы, часто корона, как правило — повязка на глазах;
  • Сила — доспехи и дубина; укрощаемый лев, башня или колонна (часто сломанная);
  • Умеренность — колесо; меч, перевязанный ремнем; конская упряжь; овощи и рыба; чаша; вода и вино в двух кувшинах.
Вот как четыре добродетели изображены на фресках работы Луки Джордано (1632 – 1705) и Джотто ди Бондоне (ок. 1267 – 1337):


Благоразумие
 
Справедливость
 
Сила
 
Умеренность
Теперь пришла пора поговорить о добродетелях, как они представлены в Таро. Три из них легко узнаваемы. Это Справедливость (СА VIII во французской школе Таро, СА XI в английской), Сила (СА XI во французской школе Таро, СА VIII в английской) и Умеренность (СА XIV в обеих школах). В итальянских дооккультных Таро порядок этих карт может быть совсем другим.


  • В Минкиате: Умеренность = VI, Сила = VII, Справедливость = VIII;
  • В Болонском Тарокко: Умеренность = 7, Справедливость = 8, Сила = 9;
  • В Сицилийском Тарокко: Умеренность = 5, Сила = 6, Справедливость = 7.
Стоит отметить, что во всех этих колодах Сила изображается в виде девушки с колонной, а не с привычным тарологам-оккультистам львом:



О причинах разной нумерации карт мы поговорим в другой раз, а пока что зададимся вопросом: где же в Таро первая и главная кардинальная добродетель, Благоразумие? Только в Минкиате («расширенной» флорентийской колоде Таро XVI века, состоящей из 97 карт) Благоразумие имеется в явной форме, в виде женщины с зеркалом и змеей:


Во всех остальных исторических колодах, подпадающих под категорию «Таро», этой карты нет, что не могло не озадачить исследователей Таро. Первый из них, Антуан Кур де Жебелен, в своем знаменитом эссе «Об игре в Таро» (1781) писал:

Благоразумие тоже относится к числу основных добродетелей. Разве могли египтяне забыть ее и не поместить среди этих символов человеческой жизни? Тем не менее, в этой колоде нет карты с таким названием. Вместо нее под номером XII, то есть между Силой и Умеренностью, мы видим изображение мужчины, подвешенного за одну ногу. Но что он здесь делает? По-видимому, это дело рук несчастного в своей самонадеянности картопечатника, который, не поняв всей красоты первоначальной аллегории, взял на себя смелость ее исправить и уж совершенно ее исказил.

Благоразумие трудно было бы изобразить лучше, чем в виде человека, который стоит, держа одну ногу на весу впереди другой и как бы изучая то место, куда он собирается ее поставить… Картопечатник же не понял, что имелось в виду, и поэтому изобразил человека, подвешенного за одну ногу.
Потом возник вопрос: откуда в этой колоде взялся повешенный? И тут же нашли объяснение: так был наказан тот, кто придумал эту игру, — наказан за то, что изобразил в ней Папессу.

Но, поскольку эта карта располагается между Силой, Умеренностью и Справедливостью, как не увидеть, что изначально на ней хотели и должны были изобразить именно Благоразумие?

Идею де Жебелена подхватил его не менее знаменитый последователь Эттейла. В его «исправленном Таро» (XVIII век) вместо Повешенного мы видим фигуру Благоразумия:


Великий основатель современного оккультизма Элифас Леви в своем труде «Учение и ритуал Высшей Магии» (см. наш новый русский перевод в издании «Софии», 2014) выдвинул собственную версию. По его мнению, Благоразумие скрыто в карте Отшельник:

Иероглиф — мудрец, опирающийся на посох, держащий перед собой лампу и полностью закутавшийся в свой плащ. Его надпись — Отшельник или Капуцин (из-за капюшона его восточного плаща); истинное же его название — Благоразумие, и он завершает четыре кардинальные добродетели, которые показались несовершенными де Жебелену и Эттейле.
Эта идея утвердилась в классической французской школе оккультного Таро Все ученики Леви и ученики его учеников (Освальд Вирт, Папюс, Поль Кристиан, Г.О.М., Шмаков, К. К. Заин, Поль Марто, Алехандро Ходоровски) обязательно указывали среди значений девятого аркана «благоразумие» (prudence, prudentia), хотя открыто и не настаивали на том, что Отшельник — это именно четвертая кардинальная добродетель Благоразумие. Освальд Вирт даже ввел на карту Отшельника змею, объяснив это так:

Встречая на своем пути змея эгоистических желаний, он не уподобляется крылатой жене из Апокалипсиса, которая ставит ногу на голову рептилии (намек на стремление мистицизма одержать верх над животной природой). Мудрый старик предпочитает зачаровать змею и заставляет ее обвиться вокруг его посоха, как вокруг жезла Эскулапа. Змей, таким образом, символизирует здесь потоки жизненной силы, которые чудотворец улавливает, чтобы овладеть медициной посвященных.

Но это тоже всего лишь гипотеза, и решить вопрос о наличии Благоразумия как одной из четырех кардинальных добродетелей в картах Таро каждый может по собственному разумению. Можно, например, принять во внимание, что христианские философы, в том числе тот же Фома Аквинский, считали Благоразумие «причиной, мерой и формой», а также auriga virtutum («колесницей») всех остальных добродетелей. Но что нам это дает? Указание на карту Колесница? Или на то, что Благоразумие, будучи формой других добродетелей, собственной формы не имеет? Не оно ли тогда прячется на Пустой Карте?
Вот в чем прелесть изучения символизма карт Таро: очень много интересного узнаёшь и всегда есть о чем подумать.

(с) Андрей Костенко, 2015.

понеділок, 1 червня 2015 р.

Liber II, мой перевод

Liber II
[Книга 2]
Послание Мастера Териона

[Впервые опубликовано в «Равноденствии», том III, No 1 (1919) Все цитаты — из «Книги Закона».]

«Твори свою волю» — вот весь Закон.

Нет Закона, кроме «Твори свою волю».
Слово Закона — Thelema.
Thelema — Телема — означает «Воля».
Это слово — Воля — является Ключом к настоящему Посланию. Первый очевидный смысл Закона подтверждается антитезой: «Слово Греха есть Ограничение». 
 
И еще: «У тебя есть единственое право — творить свою волю. Делай это, и никто не скажет тебе «нет». Ибо чистая воля, не смягченная умыслом, свободная от вожделения результата, совершенна во всех отношениях.»

Будь внимателен:  из этого вытекает, что, если бы каждый мужчина и каждая женщина творили свою волю — истинную волю, — не было бы никаких столкновений. «Каждый мужчина и каждая женщина — звезда», а каждая звезда движется по назначенной ей орбите, не мешая другим.  Места хватит для всех; виной  недоразумений может быть лишь беспорядок.
Из этих соображений должно быть ясно, что «Твори свою волю» не означает «Делай, что угодно». Это апофеоз Свободы; но это и самые строгие узы.
Твори свою волю — но уж и не делай ничего другого!  Ничто да не отвлечет тебя от этой суровой и святой задачи. Творить свою волю — абсолютная свобода; но захоти делать хоть что-нибудь помимо этого, и сразу же возникают препятствия. Каждое действие, не лежащее на единственно законной орбите, — ошибка и помеха. Не может быть двух воль — только одна.
Еще заметь, что эта воля должна быть не только чистой, сиречь единственной, как объяснено выше, но и «не смягченной умыслом». Остановимся над этой странной фразой.  Она может означать, что любой умысел, сопряженный с волей, принижает ее; ясно, что «вожделение результата» есть то, от чего ее должно освободить.
Но эту фразу можно прочесть и как «с несмягченным умыслом» — т. е. с неутомимой энергией. Здесь — понятие вечного движения, бесконечного и неизменного. Это Нирвана, только не статическая, а динамическая, — и ведущая к тому же результату.
Итак, очевидная практическая задача мага — открыть, какова на самом деле его собственная воля, и творить ее, как сказано. [...]
Ты должен (1) открыть, какова твоя Воля, и (2) творить свою Волю а) неуклонно, б) отрешенно, в) спокойно.
Тогда, и только тогда, будешь ты в гармонии с Ходом Вещей, а твоя воля станет частью Воли Бога и потому равной ей. Поскольку же воля есть динамический аспект «я» и два различных «я» не могут обладать одинаковой волей, и если твоя воля —  воля Бога, стало быть, Ты есть То.
Осталось объяснить одно последнее слово. Написано — к вящему нашему утешению — «Любовь есть закон, любовь согласно воле».
Следует понимать это так: если Воля есть Закон, то природа этой Воли — Любовь. Но эта Любовь — как бы побочный результат Воли; она не противоречит ей и не вытесняет ее. И в любом кризисе и противоречии вести нас будет именно Воля.  Воистину, хотя в «Книге Закона» много Любви, в ней нет ни слова Сентиментальности. Собственно, Ненависть почти подобна Любви! «Сражайтесь как братья!»   Все смелые расы мира понимают это. Любовь «Книги Закона» всегда храбра, мужественна, даже оргиастична. В ней есть изящество, но это изящество силы.  Сколь угодно мощная и ужасная, она, однако, лишь бунчук на священном копье Воли, надпись, выгравированная на мечах Рыцарей-монахов Телемы.
Любовь есть закон, любовь согласно воле. 


неділя, 24 травня 2015 р.

«Таро Шмакова»

Это Таро подробно описано в книге Владимира Шмакова «Священная Книга Тота. Великiе Арканы Таро», впервые изданной в Москве в 1916 году.




Обложка первого издания из собрания Виктора Олсуфьева


Иллюстраций в этой книге не было, были лишь подробные описания картин 22 мажорных («Великих») Арканов Таро. Но в сентябре 2004 года со мной связался Виктор Олсуфьев и сообщил, что у него имеются фотокопии картин Таро, нарисованных известным русским художником Василием Масютиным (18841955). О них Виктор рассказывает на своей собственной страничке, которую я всем настоятельно рекомендую прочесть. На тот случай, если ссылка перестанет работать, я воспроизвожу здесь (с разрешения Виктора) важнейшие абзацы. Итак, Виктор Олсуфьев пишет:
Впервые я услышал о картинах Масютина к Таро от Константина Ивановича Спасского, большого знатока оккультной литературы и владельца крупнейшей в то время в нашем городе оккультной библиотеки. Когда я познакомился с ним, я был неприлично молод, а ему было, наверное, лет 70. (Во всяком случае, с виду). Он видел масютинские иллюстрации у своего старшего брата (имени не помню, самого брата я не застал). Брат Константина Ивановича, как и сам К. И., всю жизнь интересовался оккультизмом и состоял в переписке со Шмаковым (до эмиграции, последнего, конечно). Брат занимался составлением библиографии оккультизма, Шмаков тоже этим интересовался, на этой почве они и познакомились. Ему-то Шмаков и прислал иллюстрации.
По словам К. И., иллюстрации были цветными (что, впрочем, и так ясно из фотографий), и большими, в размер шмаковской «Книги Тота». Константин Иванович говорил, что они были [как бы] вкладышем к «Таро», хотя из этого не вытекает, что они были отпечатаны одновременно. Тираж, по-видимому, был мизерный, потому что мне эти иллюстрации в оригинале никогда не попадались, хотя я их разыскивал. Полагаю, что это были, скорее всего, литографии.
Масютин, по словам К. И., посещал лекции Шмакова, результатом чего и явились иллюстрации. Из этого можно заключить, что Шмаков читал лекции (вероятно, для узкого круга).

А вот фотокопии картин Масютина из собрания Виктора Олсуфьева в сопровождении шмаковских описаний:



Перед массивным каменным столом стоит муж лет 36, в полном расцвете своих cил. Стол сделан из серого камня, массивная доска опирается на две вертикальные каменные стенки, соединенные посередине перекладиной. Сзади него видна массивная завеса кроваво-красного цвета, наполовину отдернутая, на ней девять складок. За занавесью видна лестница, идущая вниз на землю. На полу под ногами Мага разостлан зеленый ковер с вытканными на нем желтым цветом гирляндами и лавровыми венками. Маг одет в белые, слегка розоватые одежды с золотистыми оттенками. Туника короткая, доходит лишь до колен и широким кожаным поясом собирается во множество складок. 

На столе стоит чаша из чеканного золота, совершенно почерневшего от времени. Рядом с чашей лежит меч. Клинок его, расширяющийся к острию, сделан из матовой платины, ручка -- из почерневшего золота. Кроме этого, на столе лежит сикль (пентакль) -- золотая монета с равноконечным крестом в круге, на обратной стороне монеты видна царская корона. 
Маг стоит, его правая нога выдвинута вперед. Лоб опоясывает змея, кусающая свой хвост. Над головой виден знак бесконечности. Правая рука его высоко поднята к небу и держит золотой жезл, верх которого состоит из следующего скульптурного изображения: на огромной змее, обвившей древко скипетра, покоится исполинская черепаха, на спине которой стоят три белых слона, поддерживающих сферу с семиярусной пирамидой над ней и ослепительным источником света наверху в виде золотого треугольника. На груди Мага висит равноконечный крест с раздвоенными и закругленными концами. Посреди него на тонкой спирали блещет ярким огнем яркая красная точка. 


 Перед массивным каменным пилоном -- входом в храм, на гладком кубическом камне сидит женщина. Ее обнаженное тело невольно поражает своим восковым, янтарным, полупрозрачным цветом: его линии очень остры и рельефны. Ноги плотно сжаты, и ее застывшая поза с совершенно вертикальной спиной кажется несколько неестественной. На ногах надеты золотые сандалии, на шее узорчатое золотое кружево, слегка прикрывающее верхнюю часть спины и груди. В правой руке, прижатой к сердцу, она держит свиток папируса, лежащий частью складками на коленях и ниспадающий до ступней ног. В левой руке она держит цветок лотоса; кисть ее сильно сжата и крепко охватывает стебель. На голову наброшено дымчатого цвета чуть прозрачное покрывало, заслоняющее колени и часть папируса, почти совсем скрывая их от глаз. На голове Женщины надето что-то вроде металлического шлема; на нем укреплены два рога, поддерживающие шар. Непосредственно позади нее на фоне пилона ясно вырисовываются две могучие колонны, поддерживающие портал. 



Над землей бушует ожесточенная буря, густая тьма облаков совершенно закрывает землю от глаз; далеко-далеко с левой стороны видны туманные, смутные очертания гигантского горного массива, подчас совсем исчезающего за облачными массами. 
Ночь. Ослепительно сияют молнии, и все пространство кажется состоящим из их ослепительной сети. 
Высоко над разбушевавшимся хаосом парит дивная фигура. Блистающий светом шар состоит из бесчисленного множества световых нитей, намотанных по спиральным меридианам, и две таких огненных сетки быстро вращаются в противоположные стороны. На сфере покоится кубический камень из еле прозрачной синей массы. На камне восседает женщина; на ней надето зеленовато-синее одеяние, ниспадающее длинным шлейфом с ее правой стороны и частью закрывающее не только куб и сферу, но и спускающееся на некоторое расстояние вниз. В правой руке она держит фиолетовый щит параболической формы, на котором виден орел, парящий в воздухе в наклонном положении. Его широко раскинутые крылья проектируются на вертикальную плоскость так, что одно из них кажется опущенным по вертикали, другое направлено по горизонтали. На груди у орла висит ключ жизни. На обратной стороне щита видно изображение ракообразного животного со множеством лап и щупалец. На груди Женщины на толстой кованой цепи висит массивный крест, в центре которого виден цветок с тремя лепестками. Левой рукой она держит большой жезл, на верхнем конце которого помещен как бы перламутровый шар, отливающий всеми цветами радуги; под ним виден горизонтальный диск, попеременно и последовательно светящийся всеми цветами спектра. Одеяние Женщины оставляет обнаженной до колена левую ногу, которой она попирает уменьшающийся лунный серп. 
На лбу сияет звезда; одиннадцать таких же звезд расположены по кругу, наклоненному под углом в 45 градусов. Этот звездный круг вращается, и каждая последующая звезда оказывается на лбу Женщины; так как круг наклонен к горизонту, то Женщина со всеми своими атрибутами последовательно то приподнимается, то опускается. За спиной у нее видны могучие крылья, становящиеся к концам все более эфирными и светозарными, уходящими далеко ввысь. 
Женщина держит жезл левой рукой так, что ее кисть образует отверстие, символизирующее ктеис. Позади Женщины видны два креста, постепенно становящиеся все менее и менее материальными и переходящие, наконец, в два светлых луча, теряющихся в выси эфира. 


Наступает утро. Воздух чист, прозрачен и звонок. Он весь наполнен чарующей нежностью и благоуханием, и моя грудь раскрывается широко, стремясь захватить его как можно больше. 
Могучие горы сходятся на горизонте и неожиданно обрываются, давая место пройти великой реке; лучи восходящего солнца заливают ее блистающим светом, превращая в сверкающее жидкое серебро. Река впадает в море, виднеющееся далеко слева; там небо еще темно и видны догорающие звезды. Серп Луны, горизонтально лежащий и напоминающий ладью Изиды, опускается, и его нижняя часть чуть-чуть захватывается водной поверхностью. 
Я обернулся назад и средь столпившихся гор увидел на мгновение Великий облик. Могучий Муж, увенчанный тройной короной фараонов Кеми: нижней -- красно-фиолетовой, средней -- золотисто-зеленой и верхней -- голубой, в правой руке держит жезл Венеры, левой же рукой, у которой три пальца соединены вместе, а четвертый отогнут в сторону, указывает на положение ног. Его правая нога заложена за левую, и они образуют крест. Сзади него камень кубической формы, на нем изображен орел, у которого одно крыло опущено, другое горизонтально, а по биссектриссе угла висит символ, известный под названием "ключ великого Иерофанта". Нижняя перекладина кровавого цвета, вторая -- зеленого, третья -- оранжевого; петля и вертикальная часть белого цвета, внизу видна черная точка. Одеяния Повелителя сверкали белизной, вокруг шеи виднелась сребротканная пелерина, ноги были босы. 
И как только солнечный диск показался краем из-за горных цепей, неведомо откуда из безоблачного неба ударила ослепительная молния в жезл Царя, и весь его облик окутался белым дымом и светом. От блеска молний я зажмурил глаза, а когда открыл их вновь, там, где стоял Повелитель, виднелись лишь остроконечные очертания бесчисленных скал, виднелась лишь груда камней, смешавшихся в могучем хаосе. 


На площади перед храмом стоит огромная толпа: тысячи людей в самых разнообразных одеяниях расположились так, что они оставляют свободными два широких прохода, расходящихся от храма под прямым углом, причем правый проход гораздо короче левого. Левый проход оканчивается набережной, где стоит только что прибывший и вновь готовый к отплытию черный корабль с многочисленными белыми украшениями. Он пуст, на нем не видно ни одного человека. С левой стороны прохода стоит немногочисленная группа людей, по-видимому, жрецов; на груди у каждого из них блистают на солнце драгоценными камнями различные знаки и украшения. В конце правого прохода на сочной зеленой траве стоит колесница, запряженная парой белых коней. Кузов колесницы обит ярко вычищенной медью, и на нем вырисован рельефный Андреевский крест, в центре которого виднеется солнце с лучами. В величественном портике храма между двух небольших дверей, зияющих темными отверстиями, на возвышении, обитом красным сукном, стоит трон, сделанный из желтого дерева в виде двух полукругов, из которых верхний служит седалищем, а нижний -- ножками; спинки у трона нет. Над возвышением устроен балдахин, поддерживаемый двумя шестами, наклоненными к горизонту под углом 60њ. Эти шесты сделаны из черного дерева и заканчиваются золотыми трехлепестковыми лилиями герба Бурбонов. Сам балдахин сделан из темно-синего бархата, на нем вытканы серебром такие же лилии. 
Перед троном стоят два человека. Первый из них шатен, его волосы густой волной ниспадают во все стороны; он одет в мягкую кожаную куртку со множеством складок и подпоясан широким кожаным поясом; на ногах кожаные сандалии с ремнями. Этот человек с красным цветом лица глубоко склонился и как бы застыл в этом положении. Все лицо его проникнуто благоговением и восторженностью. 
Второй человек -- брюнет, волосы его откинуты назад и сзади связаны золотыми обручами так, что они сходятся как бы в косу; на нем черное короткое платье с черным же коротким плащом; ноги обуты в металлическую чешуйчатую обувь. Он негр, его лицо дышит благородством, величием и сознанием собственного достоинства; он очень красив, его голова наклонена вперед, он сдержанно приветствует, но в то же время на лице его играет загадочная улыбка, в которой чувствуется уважение, смешанное с насмешкой. Руки его сложены за спину и скованы цепями. 
Под балдахином на троне сидит Иерофант, человек лет 25, в его лице чувствуется что-то женственное. На голове у него серебряная тиара, состоящая из обруча, на котором укреплены два изогнутых рога Изиды, поддерживающие шар. В левой руке Иерофант держит жезл с длинным шестом и опирается им на землю, верхняя часть жезла состоит из изображения "ключа великого Иерофанта", перевернутого кверху. 
Иерофант одет в златотканые одежды; сидя на самом краю трона, он наклонился вперед, правой рукой благословляя других людей, но в то же время приподнятым указательным пальцем дает знак молчать. Правая нога Иерофанта выдвинута вперед, на ней видна обувь, блистающая разноцветными драгоценными камнями; левая нога согнута и несколько отодвинута назад; она обута в простую кожаную сандалию. 


Большая полноводная река омывает высокие желтые скалы. Огромные горы вплотную подошли к ней и почти вертикально обрываются вниз, причем во многих местах массивы утесов свешиваются над водной поверхностью. На правом берегу реки видна бесконечная равнина; первые несколько верст ее -- луга, а затем, ближе к горизонту, все покрыто густым лесом. Большой остров разделяет реку на два рукава. На его мысе видна группа из трех людей. Впереди стоит юноша; во всей его позе чувствуется нерешительность, происходящая не из недостатка воли, а как бы из сознания невозможности в принципе определенного решения. С правой стороны юноши видна девушка с распущенными роскошными светлыми волосами; она одета в длинную белую тунику, плотно облегающую весь ее стан; на этом белом фоне красиво выделяется пояс из двух соединенных шнуров. Слева от юноши стоит женщина, она почти совсем обнажена, главную часть ее наряда составляют драгоценности. Девушка с теплой лаской и тихой грустью во взоре стремится увести с собой юношу. В женщине видно огромное сознание своей силы, которое вначале может показаться надменностью. Она положила юноше руку на плечо и пристально на него смотрит. Во всей ее позе слышится привычка властвовать, и в ее обращении с юношей чувствуется не столько просьба, сколько понукание, но это последнее выражается стремлением вызвать в душе самого юноши соответствующее горячее желание. В женщине также чувствуется грусть, но эта грусть иного характера. Здесь она переходит в какую-то глубокую тоску, в какое-то горькое сознание, и, хотя она тщательно скрывает свое горе, все же это чувствуется. 
Юноша одет в короткую рубаху желтого цвета, на ногах простые сандалии. Над головой юноши парит гений, пускающий стрелу. Эта стрела должна поразить одну из женщин, но какую именно -- этого еще сказать нельзя. На небе ярко сияет солнце, но на него надвигается огромная свинцовая туча. Воздух тих и мертвенно неподвижен, как это бывает перед сильной грозой.


Широкая открытая местность; вдали на горизонте видны матовые, неясные силуэты гор. Там бушует страшная гроза, и во многих местах небосклона темная завеса дождя все закрывает непроницаемой пеленой. Молнии непрерывно блещут, но грома не слышно; он не доносится вовсе из-за дальности расстояния. Передо мной широкое ровное поле; полдень. Ярко сияет солнце, воздух недвижен и поле наполнено царственной тишиной. 
Издалека причудливыми изгибами вьется дорога. По обеим ее сторонам на всем протяжении поля повсюду видны массы убитых людей и груды исковерканного оружия. Медленным размеренным шагом движется по дороге колесница. В нее впряжены два сфинкса с клафтами на головах, причем правый (по движению) -- черный, на золотом обруче на лбу его видна золотая инволютивная пентаграмма с левой стороны -- сфинкс белый, у него, наоборот, пентаграмма эволютивная. Колесница четырехугольной формы, она находится на одной оси, на которую надеты колеса с массой выкованных на них глаз; кузов колесницы золотой. Спереди видно изображение Солнца, от которого отходят две змеи и снопы лучей, с каждой стороны по 21-му. На диске Солнца изображена чаша с пламенем; это изображение видно только тогда, когда солнечные лучи падают на этот диск и косо отражаются от него. Кузов колесницы несет на себе балдахин при помощи четырех витых эмалевых колонн, из которых передняя правая - зеленая, задняя правая -- синяя, задняя левая -- розовая и передняя левая - белая. 
Балдахин имеет вид цилиндрического свода, причем по граням с верхней стороны приделаны кованые золотые змеи, придерживающие головами ажурное изображение диска, в котором помещается восьмиконечная пентаграмма. Сам балдахин темно-синего цвета, индиго, на нем виден ряд золотых гексаграмм; с внутренней стороны балдахин лазоревого (небесного) цвета, и на нем ряд серебряных пентаграмм. Балдахин открыт спереди и с боков, а сзади на черной завесе вышито солнце, нисходящее в океан. 
На колеснице стоит человек, на голове у него серебряная корона Изиды, а на лбу сияют три луча пламени. Он одет в медные доспехи, и на груди у него видно изображение такого же восьмиконечного пентакля, как и на верху балдахина, но, кроме того, в средней части пентакля виден стаурус. На спине у человека изображен знак Овна. Доспехи несколько приподняты на плечах и они как бы поддерживаются двумя лунными серпами, из которых один, на правом плече, -- белый, а другой, на левом -- черный. В правой руке Победитель держит меч и опирается им на пол колесницы; в левой у него виден жезл в виде шеста, наверху которого помещен щит, а над ним цилиндр с конусом наверху. 


Огромное, простирающееся во все стороны ровное поле; черная земля как бы застыла неожиданно и образовала гладкую широкую поверхность. 
Ночь. Темно. Сияют звезды. Поле разделяет бесконечная, прямая как стрела дорога. По ней идут люди медленным, скорбным, каким-то мертвенным шагом; кажется, что они спят и идут во сне. 
Жуткую грусть навевает эта бесконечная вереница людей, беспрерывно движущихся в одном направлении. 
Посреди поля стоит маленький храм; тысячи костров горят вокруг, озаряя его ярким светом; желтый камень его стен дрожит, переливается и кажется сотканным из струек пламени. Фасад храма составляет пилон; по бокам зияющего в нем входа две исполинские колонны поддерживают портал. На маленьком возвышении, немного впереди от них, на камне кубической формы сидит Женщина. Темно-фиолетовая туника, переливающаяся при свете огней, пышными складками ниспадает вниз и совсем скрывает камень от взора. 
Женщина как-то застыла в своей неподвижности, повязка скрывает ее лик, она кажется спящей, а сверкающий меч в ее правой руке недвижим и горит отражением огней. В левой руке весы с двумя чашами из синего хрусталя, в них пепел лежит, но недвижны и чаши, все застыло в покое царственной ночи... 
Вереница людей непрерывно проходит перед Женщиной, и каждый человек, поравнявшись с ней, на мгновение останавливается, поворачивается к ней как-то неестественно, как автомат. Мгновение смотрит он на неподвижность весов; взор его тускл, мысли в нем не видно, не видно сознания, а чувствуется лишь бесконечная скорбь. Затем вновь, как-то болезненно подергиваясь, человек поворачивается и начинает медленной походкой своей брести в веренице... 
И так без конца, без счета, без дней, в тихом мраке ночи люди идут перед Богиней, жаждут чего-то, смотрят и дальше идут, и нет конца их движению. 


Бесконечная выжженная солнцем пустыня; красные камни и желтый песок чередуются друг за другом широкими полосами. Воздух неподвижен, царит тишина мертвая, безжалостная, давящая. Огненный диск медленно движется по небосклону и знойными лучами своими, как раскаленными иглами, проникает повсюду и убивает всякий проблеск жизни. Песчаные холмы и груды камней стелются длинными волнами; между ними чуть заметно вьется тропинка, покрытая песчаною пылью, скрывающей все следы. 
Медленной походкой, опираясь на посох с едва заметными тремя сучками, идет о тропинке старик. Длинная борода его ниспадает до пояса; голова, почти лишенная волос, попуприкрыта капюшоном. Причудливыми складками, каким-то хаосом изгибов его черный плащ, а под ним туника и такая же черная рубашка скрывают всю его фигуру. Крепко прижав к груди, как бы боясь уронить ценное сокровище, держит старик старую ржавую лампу, в которой ярким светом горит масло. 
Ровным шагом, не глядя никуда, идет странник по дороге; глаза его тусклы, почти не видно границ зрачков, но где-то в глубине, далеко, чудится истинный светоч за ними. Босые ноги в сандалиях покрыты пылью и струпьями, но старец, как бы не замечая трудности пути своего, идет по выжженной пустыне, тая свой маленький огонь. 


Средь исполинских утесов и диких ущелий мечется во все стороны хаос облаков; свирепствует гроза с неслыханною грозною мощью; непрестанные удары грома сливаются в общий грандиозный гул. Облачные массы трепещут в порывах урагана, со свистом проносятся и все время меняют свой облик; они пронизываются фосфорическим светом молний, и лилово-фиолетовые тона расцвечивают пространство какими-то странными аккордами красок. И чудилось мне, что на этом дымчатом фоне, непрерывно озаряемом молниями, порой виднеются какие-то смутные очертания чего-то живущего; какие-то тени, какие-то лица мелькали пред взором моим, я старался разглядеть их, но они все так устремлялись, что я видел одно лишь мелькание.
Из-за голой неприветливой скалы, из пропасти, невидимой рукою была поставлена в мой кругозор странная фигура: колесо с вписанной гексаграммой внутри быстро, с молниеносной скоростью, вращалось на оси, поддерживаемой двумя шестами. И, странное дело, чудилось мне, что это движение происходит как-то сразу в обе стороны. Я стал вглядываться и при новых вспышках молний увидел Сфинкса, неподвижно сидящего на вершине колеса с мечом в правой руке, приподнятым кверху, справа взбирался кинокефал -- Германубис с жезлом Меркурия, слева низвергался Тифон, огромный крокодил с неуклюжей пастью. Молнии погасли, -- и когда чрез несколько минут они сверкнули вновь, я видел все ту же фигуру: снова неподвижно сидел Сфинкс, снова стремительно взбирался Герма­нубис и снова низвергался Тифон...


Утреннее солнце освещает яркими лучами беспредельное поле, покрытое чудною, сочною, еще влажной от росы травою, густо и ровно закрывающей землю пушистым покровом. В простой, но преисполненной величия позе стоит девушка в синем платье, надетом прямо на тело. Ее правая рука и правая грудь обнажены. Платье придерживается разноцветной вытканной узкой лентою, обхватывающей стан девушки два раза, первый раз в талии, а второй -- у бедер, и спускающейся книзу двумя кистями, причем одна несколько выше другой. Ярко-огненные волосы девушки, придерживаемые жемчужной сеткой, закинуты назад и, сложенные несколько раз вместе, образуют спускающуюся на спину прическу вроде небольшой косы, которая сохраняет свою форму благодаря пяти серебряным связывающим ее кольцам. Над головою девушки витает в воздухе светящийся серебряным светом знак бесконечности. Около девушки сидит на задних лапах лев. Он приподнялся на передние лапы, его голова закинута назад, и девушка легко и свободно раскрывает ему пасть. Она делает это как бы совершенно шутя, попутно, не обращая даже на это своего внимания; ее голова случайно наклонена вниз и в сторону ото льва, и, глубоко задумавшись, она пристально куда-то смотрит. 
Лев выражает беспокойство, его хвост судорожно бьется по земле, но, вместе с тем, он совершенно покоряется девушке, как бы сознавая, что никакая борьба в принципе невозможна. 


Жуткая, неприветливая песчаная равнина, кое-где поросшая жалким, сгорбленным кустарником. Заброшенная дорога вьется с одного края горизонта на другой; все следы на ней занесены песком. Вечер; быстро сгущаются сумерки; высокий холм кажется как бы врезанным в небо, так резко выделяются его очертания на западном небе, освещенной вечерней зарей. Солнце опускается к горизонту; огненный диск уже не жжет глаза, на него можно смотреть. Он только что коснулся вершины холма и кажется огромной, искрящейся, только что пролитой лужей крови. На фоне этого кровавого диска резко выделяется темная фигура. Два обуглившихся ствола дерева, некогда сожженные молнией, с шестью коротко обрубленными сучьями на каждом из них, поддерживают жердь в виде перекладины, на которой висит привязанный за левую ногу Повешенный. Правая нога его заложена за левую так, что они образуют крест. Руки его связаны за спиной и вместе с откинутой головой они образуют треугольник вершиной вниз. 
И чудилось мне, что жизнь еще не отлетела от Страдальца. Чуть заметная дрожь потрясала Его тело, а ясные и бездонные глаза были устремлены на равнину и встречали каждого, кто дерзнул пройти по дороге. Море бездонное горя и скорби бесконечной прочел я в тех глазах, а всем своим существом почувствовал, что не о себе скорбит Страдалец, что я сам есть виновник, причина и цель его мук...


Широкая открытая местность. Высокое плоскогорье круто спускается к большой реке, протекающей перед самым горизонтом. Эта река поворачивает, и вся местность кажется подобной поверхности огромного конуса. Скошенный луг прорастает сочной молодой травой. Темнеет. Наступают сумерки. На фоне розового неба видна приближающаяся фигура. 
Женский скелет, широко оскалив зубы, быстро движется и косит на ходу траву, в которой видны изрубленные куски человеческих тел. Но только лишь скелет успевает пройти немного вперед, как тотчас же за ним показываются оконечности как бы встающих из-под земли людей. 


В космическом беспредельном пространстве блещет могучий Океан Света. Волны искр разноцветных в беспрерывном потоке льются повсюду огненным светозарным каскадом... 
Горнее пламя живет, живет своей чудной таинственной жизнью, блеском сиянья могучего, силой свободы раздольной, счастием власти покоя. Дивные светочи, брызги сверкающие ткут светозарный ореол пламенеющий Солнцу Неведомому... 
Искра несется... пламя сверкает, но лишь приближенье почует земли, она дымкою бледной узор себе нарождает; быстро влекомая силою страшною, искра одежду свою уплотняет, и лишь приближенье пред ней предстает -- в теле свершенном она появляется. 
Залитый солнцем стоит светлый Гений. Слегка наклонившись налево, держит Могучий в руках своих темных две чаши, то их сдвигая, то вновь раздвигая... 
Звучной струею, в солнце купаясь, дивная влага течет; то поднимаясь, то опускаясь, струйки ее ткут неподвижность стальную всей той струи... 
Ризы сверкают отражением солнца; желто-оранжевый цвет пронзен серебром; на голове его клафт темный кисейный; грудь озаряют лучи ожерелья, пояс спускается спереди пышными складками белого шелка, горя весь алмазною пылью... 


Огромное выжженное поле; желто-красные пески захватывают последнюю оставшуюся зелень, и, освещенные лучами зари, они представляются взору сгустками крови. Солнце опускается к горизонту и через густой туман дыма от горящих лесов кажется тусклым кровавым пятном. Восточная часть неба исчезает в мутной, серо-свинцовой мгле. Воздух недвижен и насыщен гарью. Раскаленный песок, поднимаемый беспорядочными внезапными порывами ветра, делает его удушливым почти нестерпимо. 
Два человека совершенно обнаженных, мужчина и женщина, стоят, обратившись друг к другу, со связанными за спиной руками. Руки опустились беспомощно, головы склонены вниз, и из-под густых распавшихся волос женщины видна толстая веревка, одним концом связывающая ее живот, а другим петлей надетая мужчине на шею. 
Средь дыма и чада парит в воздухе призрачная фигура. На большом шаре сидит Бафомет с женскими грудями и козлиной головой. Между двух темных изогнутых рогов виден факел с тремя языками пламени; одна рука его опущена вниз, другая поднята кверху; на каждой два пальца соединены вместе, а три других загнуты. Фосфорическим светом около этих пальцев горят вещие словеса: у поднятой руки "Solve (Разрежай)", и у опущенной -- "Coagula (Сгущай)"; на лбу под факелом матовым перламутровым светом переливается эволютивная пентаграмма. Грудь Бафомета обвивают две змеи -- одна подняла голову кверху, другая опустила книзу; своими телами эти две змеи на животе образуют полукруг. Этот полукруг занят рыбьей чешуей и на ее фоне виден серебряный крест с распятой на нем розой. Под ним видна птица гага, вырывающая пух из груди, чтобы дать тепло своим птенцам, которые в числе семи расположились внизу и белой лентой обрисовывают начало косматых козлиных ног. 
Жутка и страшна эта долина, грозную тайну вечно хранит это кровавое солнце, недвижно застывшее, парящий демон и двое бедных людей неподвижных с тоской безначальной, без дна, без границ..!


Средь широкого поля, засеянного рожью, стоит высокая каменная башня, у которой последний камень только что положен. На башню горделивой поступью взошел человек, одетый в мантию, с короной на голове. Исполненный самодовольства, он горделиво окинул взглядом все кругом и на мгновение остановил свой взор на бедно одетом человеке, почтительно склонившимся у подножия круглой башни. 
В этот миг из маленького чуть заметного на ясном небе облачка грянули две молнии. Одна из них ударила в основание башни и поразила стоящего возле нее человека; он упал навзничь, и в предсмертной судороге правая нога его согнулась в колене, а правая рука закрыла лицо. 
Другая молния расчленила башню надвое, сверху донизу, и сбросила стоявшего наверху человека, полетевшего вниз стремглав, вытянув правые руку и ногу, а левые согнув в локте и в колене. 


Глубокая темная ночь, окутавшая землю мраком непроглядным, кончается. Сумрачными тенями, изредка более отчетливыми, но большей частью расплывчатыми, вырисовываются контуры земной поверхности, местами пересеченной глубокими оврагами, наполненными непроглядной чернью тьмы. 
На востоке рождается заря, и розовый свет колышется и передвигается по земным складкам. Откуда-то издали несутся звуки арфы: они то замирают, то усиливаются; изредка слышатся голоса далекого, но мощного хора, поющего величественный гимн. Резким диссонансом время от времени доносится протяжный, завывающий и леденящий душу вой. 
На мрачном непроглядном фоне неба в воздухе реют восемь звезд восьмиконечной формы. Одна из них, большей величины, находится сверху, другие же составляют два треугольника, обращенные вершинами друг к другу. Седьмая звезда находится посередине между вершинами как раз под верхней звездой. 
Внизу, на скалистой почве, опустившись на левое колено, стоит обнаженная девушка. Ее золотистые волосы распущены и облегают все тело, доходя до земли, на лбу переливается исполинский алмаз. Девушка держит два кувшина с узкой шейкой; в правой руке -- золотой и из него льется струя золотого песка; в левой руке -- кувшин серебрянный и из льется вода. 
Справа от девушки еле заметен, притаившийся между двумя камнями маленький зеленый кустик. На нем сидит бабочка с желтыми крылышками и черными кружочками на них; она только что проснулась и собирается взлететь. 


Ночь; широкая песчаная неприветливая долина освещена луной, то и дело закрываемой облаками; в эти минуты мрак сгущается совсем, и сквозь густую мглу ползущего тумана на расстоянии даже нескольких шагов ничего не видно. 
Узкая дорога, местами засыпанная зыбучим песком, местами пересеченная оврагами, тянется от края и до края, неизвестно где начинаясь и теряясь в неведомой дали за горизонтом. Там, в этой жуткой неизвестности что-то горит, и далекое зарево пожара слабо расцвечивает горизонт красной дымкой. На фоне этого зарева видны две громоздкие, массивные и неуклюжие башни, неведомо кем построенные, для какой-то неведомой цели... 
По бокам дороги то там, то сям сквозь скользкую мглу тумана под холодным лучам Луны виднеются красные пятна, кажущиеся огромными сгустками крови. На дороге сидят волк и собака, задравши головы кверху; вся местность кругом оглашается их мерзким, заунывным, наводящим тоску воем. Чуть поодаль в левую сторону от дороги, виден рак, прячущийся в зловонную лужу. 
Жутка и страшна эта долина! Глушь, тоска и горе царствуют в ней!... 


Под ослепительно яркими лучами полуденного солнца резвятся на песке мальчик и девочка, взявши друг друга за руки. Они совершенно обнажены, и их веселый, беззаботный смех громко звучит далеко кругом. Возле них видна старая кирпичная стена, местами полуразвалившаяся, местами занесенная песком выше верха. За стеной начинается берег голубого моря, спокойного и ясного. Прозрачные волны раскрывают свою тайну: в изумрудной глуби виден коралловый лес, между ветками которого пробираются свежие струйки, тревожа множество разноцветных раковин. На ясном небе вдали виден парус остроконечной формы, на светло-оранжевом фоне его под светлыми лучами солнца ясно вырисовываются разноцветные пятна, начиная со светло-желтых и кончая кроваво-красными. 


Чудный весенний день: восходящее солнце ярко освещает местность мягким розовым светом. Издалека слышатся могучие звуки торжественного победного гимна. На краю зеленеющей равнины, переходящей в песчаный берег реки, видна раскрытая могила. Около нее стоит группа из трех людей: Мужчина, благоговейно сложив руки и подняв голову кверху, смотрит на ангела, реющего в воздухе и трубящего гимн; Женщина, опустившись на одно колено, протягивает руки к маленькому ребенку, радостно смеющемуся и идущему к ней своими робкими шагами. Воздух чист и прозрачен. Все как-то замерло кругом в глубоком торжественном молчании.


Средь заоблачных высот горных вершин, подернутых синеватой дымкой, на краю крутого обрыва нависшей над пропастью скалы стоит застывшая фигура. Кристальный воздух раскрывает в глубинах своих сонм утесов, долин и вечных снегов, сплетающихся в общий причудливый узор, постепенно тающий вдали и как бы расплывающийся в блеклых тонах воздуха. 
Вечер: солнце еще золотит ледники на вершинах розовым светом. Но внизу мрак уже начал сгущаться, и глубокие долины уже зияют черной бездной. Тишина стоит совершенная. Ни один звук, ни одно движение не нарушают безмолвие далей. Странен вид человека, стоящего над пропастью. Он одет в шутовской наряд, но время заставило поблекнуть его когда-то яркие краски и обратило его в землистый красновато-желтый саван. На голове его надет дурацкий колпак; он смотрит не на обрыв, где ему неминуемо грозит гибель, а куда-то в сторону, где ничего не видно. Он не замечает крокодила с открытой пастью, притаившегося за обрывом, не обращает внимания на истерзанность своего платья, еще вдобавок раздираемого псом, следующим за ним по пятам. В правой руке безумного красуется прочный жезл, на который он не опирается, и которым даже не пользуется, чтобы отогнать собаку. Левой рукой безумный придерживает скипетр, на котором за его плечами подвешен значительных размеров куль. 
У ног его лежит повергнутый во прах обелиск, но он его не замечает. 


Средь космической пустоты и мрака реет в пространстве обнаженная фигура женщины. Ее волосы распущены и пышными складками ниспадают по бедрам; правая нога несколько согнута в колене; в руках, слегка отклоненных от бедер, она держит два жезла на одном уровне. Плавным овалом вокруг женщины реет в пространстве змея, держащая во рту свой хвост. По четырем сторонам расположены символы четырех стихий. Человек, орел, лев и телец.