Элифас Леви, "Учение и ритуал Высшей Магии"

В издательстве "София" скоро осуществляется моя давнишняя мечта -- сделать хорошее современное издание "Учения и Ритуала" Элифаса Леви. За основу я взял дореволюционный перевод Александрова, тщательно сверяю его по французскому изданию 1861 года, в сложных моментах обращаюсь также к классическому английскому переводу Артура Эдварда Уэйта. Исправляю ошибки перевода (в том числе безбожно перевранные имена собственные), востанавливаю пропущенные фрагменты. Комментариев даю только самый необходимый минимум -- сейчас каждый может за минуту найти и прочесть в Интернете и изложение мифа об Эдипе, и биографию Гийома Постеля. В книге будут дополнительные иллюстрации -- описания карт Таро согласно Леви мы сопроводим картами Освальда Вирта, который именно тарологическую концепцию Леви и постарался реализовать. Возможно, "Учение" и "Ритуал" сначала выйдут отдельными книгами.

Вот пока Введение.

Введение

Под покровом всех иератических и мистических аллегорий древних учений, сквозь мрак и странные испытания всех посвящений, под печатью всех священных писаний, в развалинах Ниневии и Фив, на изъеденных временем камнях древних храмов, на почерневших ликах сфинксов Ассирии и Египта, в чудовищных или чудесных рисунках, объясняющих верующим Индии священные страницы Вед, в странных эмблемах наших старых алхимических книг, в церемониях приема неофитов, практиковавшихся всеми таинственными обществами, — повсюду мы находим следы некоего учения, везде одного и того же и везде тщательно скрываемого.

По-видимому, оккультная философия была кормилицей или крестной матерью всех религий, тайным рычагом всех интеллектуальных сил, ключом ко всем божественным неясностям и абсолютной царицей общества в те времена, когда единственным ее назначением было воспитание первосвященников и царей.

Она царствовала в Персии с магами, которые в конце концов погибли, как погибают все владыки мира, злоупотребляющие своим могуществом; она одарила Индию самыми чудесными преданиями и невероятным богатством поэзии, прелести и ужаса своих эмблем; она цивилизовала Грецию под звуки лиры Орфея; в смелых вычислениях Пифагора она скрывала принципы всех наук и всего прогресса человеческого духа; миф была полон ее чудес, и сама история, когда бралась судить эту неизвестную силу, сливалась с мифом; своими оракулами она потрясала или утверждала империи, заставляя бледнеть тиранов, и посредством любопытства или страха господствовала над всеми умами. Для этой науки, говорила толпа, нет ничего невозможного: она повелевает стихиями, знает язык светил и управляет ходом звезд; при звуке ее голоса окровавленная луна падает с неба и мертвецы встают из могил и бормочут зловещие слова, пока ночной ветер продувает их черепа. Госпожа как любви, так и ненависти, эта наука может устроить по своему желанию рай или ад людским сердцам; она свободно располагает всеми формами и распределяет, как ей угодно, красоту и безобразие; при помощи жезла Цирцеи она превращает людей в скотов и животных в людей; она предопределяет даже жизнь и смерть и может доставить своим адептам богатство (посредством трансмутации металлов) и бессмертие (при помощи своей квинтэссенции, или эликсира, составленного из золота и света).

Вот чем была магия от Зороастра до Мани, от Орфея до Аполлония Тианского — до тех пор, пока самоуверенное христианство, восторжествовав наконец над прекрасными мечтами и титаническими устремлениями Александрийской школы, не осмелилось публично поразить эту философию своими анафемами и тем самым не заставило ее стать еще более оккультной и таинственной, чем когда-либо прежде.

Кроме того, ходили странные и тревожные слухи о посвященных, или адептах; эти люди повсюду были окружены зловещим влиянием: они убивали или сводили с ума всех, кто позволял себе увлечься их сладким красноречием или очарованием их знаний. Женщины, которых они любили, становились ведьмами; их дети исчезали во время ночных собраний; по секрету, с дрожью в голосе, говорили о кровавых оргиях и омерзительных пиршествах. В подземельях древних храмов находили кости; по ночам слышались стоны; там, где проходил маг, гибли жатвы и чахли стада. Являлись болезни, презиравшие искусство медицины, и, как говорили, это всегда было результатом ядовитых взглядов адептов. Наконец повсюду раздался крик осуждения магии, самое имя которой стало преступлением; ненависть толпы формулировалась в приговоре: «Магов — в огонь!», подобно тому как за несколько веков до того кричали: «Христиан — ко львам!» А ведь толпа может сговориться лишь против реальной мощи; ей не ведома истина, но зато она хорошо чувствует силу.

На долю восемнадцатого столетия выпало издеваться одновременно и над христианами, и над магией, при этом приходя в восторг от проповедей Жан-Жака [Руссо] и чудес Калиостро.

Однако в основе магии есть наука, подобно тому как в основе христианства лежит любовь; и мы видим в евангельских символах, как три мага, руководимые звездой (тернер<Триада, троица (от фр. ternaire).> и знак микрокосма), поклоняются воплощенному Слову и приносят Ему в дар золото, ладан и смирну: вот еще один таинственный тернер, скрывающий в себе высочайшие секреты Каббалы.

Итак, христианству не за что было ненавидеть магию; но людское невежество всегда боится неизвестного.

Наука вынуждена была скрываться от страстных нападок слепой любви; она оделась новыми иероглифами, скрывала свои усилия и надежды. Тогда был создан жаргон алхимиков — постоянное разочарование для толпы, жаждущей золота, и живой язык лишь для истинных учеников Гермеса.

Удивительное дело! Среди священных книг христиан есть два сочинения, на понимание которых сама непогрешимая церковь не претендует и которые она даже никогда не пытается объяснить. Это пророчество Иезекииля и Апокалипсис, два каббалистических ключа, без сомнения, сберегаемых на небе для комментариев царей-магов; книги, запечатанные семью печатями для верующих христиан и совершенно ясные для неверного, посвященного в тайные науки.

Существует еще одна книга, но она, хотя в некотором смысле весьма популярна и широко доступна, оказывается самой тайной и самой неизвестной из всех, так как содержит в себе ключ ко всем другим. Все ее знают, и она никому не известна; никому не приходит в голову искать ее там, где она находится; и если бы кто-нибудь подозревал ее существование, он тысячу раз потерял бы свое время, ища там, где ее нет. Эта книга, быть может, гораздо более древняя, чем Книга Еноха, никогда не была переведена; она написана первобытными знаками на отдельных страницах, подобных древним [глиняным] табличкам. Один знаменитый ученый<По-видимому, Кур де Жебелен.> открыл — хотя никто этого не заметил, — если и не секрет ее, то, во всяком случае, древность и исключительную сохранность. Другой ученый<По-видимому, Эттейла.>, обладавший умом скорее мечтательным, чем рассудительным, посвятил тридцать лет изучению этой книги, и пришел лишь к смутному пониманию ее значения. Это воистину монументальная и неповторимая работа, простая и мощная, как архитектура пирамид, а следовательно, и столь же устойчивая; книга, резюмирующая все науки; книга, бесконечные комбинации [страниц] которой способны решить все проблемы; книга, которая говорит, заставляя думать; которая вдохновляет и регулирует все возможные концепции; быть может, шедевр человеческого духа и, бесспорно, одна из прекраснейших вещей, оставленных нам древностью; всеобъемлющий ключ, имя которого было понято и объяснено лишь просветленным ученым Гийомом Постелем; уникальный текст, первые буквы которого привели в экстаз религиозный дух Сен-Мартена и вернули разум возвышенному и несчастному Сведенборгу. Об этой книге мы будем говорить позже, а математически точное ее объяснение будет завершением и венцом нашей добросовестной работы.

Первоначальный союз между христианством и наукой магов, если он будет доказан, будет иметь громадное значение; и я не сомневаюсь, что серьезное изучение магии и Каббалы непременно заставит примириться науку и догму, разум и веру, хотя до сих пор такое примирение считается невозможным.

Мы говорили уже, что Церковь, специальным атрибутом которой является хранение Ключей, совершенно не претендует на понимание Апокалипсиса и Видения Иезекииля. Для христиан, по их собственному мнению, научные и магические Ключи Соломона потеряны. Однако в области разума, управляемого Словом, ничто написанное не потеряно. Лишь вещи, которые люди перестают понимать, перестают для них существовать — во всяком случае, как Слово; они переходят тогда в область загадок и тайны.

Впрочем, антипатия и даже открытая враждебность официальной Церкви ко всему, что входит в сферу магии, представляющей собой род личного и эмансипированного священства, обсуловлены необходимыми причинами, на которых основано социальное и иерархическое устройство христианского священства. Церковь не признает магии, ибо она должна ее игнорировать или погибнуть, как мы это позже и докажем; тем не менее, Церковь признает, что ее таинственному основателю поклонялись, когда он был еще в колыбели, три мага, т. е. священные посланники от трех частей известного в то время мира и от трех аналогичных миров оккультной философии.

В Александрийской школе магия и христианство почти подают друг другу руку под покровительством Аммония Саккаса и Платона. Учение Гермеса почти целиком находится в сочинениях, приписываемых Дионисию Ареопагиту. Синезий намечает план трактата о снах — трактата, который позже был комментирован Карданом; трактата, состоящего из гимнов, которые сгодились бы для литургии церкви Сведенборга, если бы только церковь просветленных могла иметь литургию. К той же эпохе пламенных абстракций и страстных словопрений нужно отнести философское царствование Юлиана, называемого Отступником за то, что в юности он, против своей воли, принял христианство. Всему миру известно, что Юлиан совершил ошибку, не вовремя став героем Плутарха, и, если можно так выразиться, был Дон Кихотом римского рыцарства. Но вот что далеко не все знают — Юлиан был мечтателем и посвященным первой степени, он верил в единого Бога и в универсальное учение о Троице; словом, он сожалел только о величественных символах древнего мира и слишком привлекательных его образах. Юлиан не был язычником; это был гностик, набивший себе голову аллегориями греческого политеизма и имевший несчастье находить имя Иисуса Христа менее звучным, чем имя Орфея. В нем император заплатил за вкусы философа и ритора; и после того, как он доставил самому себе удовольствие умереть, как Эпаминонд, произнося фразы Катона, — Юлиан получил от общественного мнения, в то время уже всецело христианского, проклятие в качестве надгробного слова и презрительное прозвище в качестве памятника.

Пропустим маленькие дела и таких же людишек Империи времен упадка и приступим к Средним векам... Возьмите эту книгу, прочтите седьмую страницу, затем садитесь на плащ, который я расстелю и полой которого мы закроем себе глаза... Не правда ли, у вас кружится голова и кажется, что земля бежит под ногами? Крепко держитесь и не смотрите... Головокружение прекратилось. Мы прибыли. Встаньте и откройте глаза; но остерегайтесь сотворить крестное знамение или произнести какое-нибудь христианское слово... Местность похожа на пейзаж работы Сальватора Розы. По-видимому, это пустыня, только что успокоившаяся после бури. На небе нет луны, но разве вы не видите, как пляшут маленькие звездочки в кустарнике? Разве вы не слышите, как летают вокруг вас гигантские птицы и, пролетая, бормочут странные слова? Приблизимся молча к этому перекрестку среди скал. Слышен хриплый и зловещий звук трубы; повсюду зажигаются черные факелы. Вокруг пустого сиденья толпится шумное собрание; смотрят и ждут. Внезапно все простираются ниц и шепчут: «Вот он! Вот он! Это он!» Вприпрыжку появляется князь с козлиной головой; он всходит на трон, оборачивается и, нагнувшись, подставляет собранию человеческое лицо, к которому все подходят с черными свечами в руках для поклонения и поцелуя; затем он выпрямляется с пронзительным свистом и распределяет между своими соучастниками золото, секретные наставления, тайные лекарства и яды. В это время зажигаются костры; ольха и папоротник горят в них вперемежку с человеческими костями и жиром казненных. Друидессы, увенчанные петрушкой и вербеной, золотыми серпами приносят в жертву некрещеных детей и приготовляют ужасное пиршество. Накрыты столы; мужчины в масках садятся около полуголых женщин и начинается пир вакханалии: ни в чем нет недостатка, кроме соли, символа мудрости и бессмертия. Вино течет рекой и оставляет пятна, похожие на кровь. Начинаются непристойные разговоры и безумные ласки; наконец все собрание опьянело от вина, преступлений, сладострастия и песен; встают в беспорядке и спешат составлять адские хороводы... Тогда появляются все чудовища легенды, все фантомы кошмара; громадные ящерицы прикладывают ко рту флейту задом наперед и дуют, подпирая бока своими лапами; горбатые жуки вмешиваются в танцы; раки стучат в кастаньеты; крокодилы трещат своими чешуями; приходят слоны и мамонты, одетые купидонами, и танцуют, задирая ноги. Затем потерявшие голову хороводы разрываются и рассеиваются... Каждый танцор, горланя, увлекает за собой танцовщицу с растрепанными волосами... Лампы и свечи из человеческого жира гаснут, чадя во мраке... Там и сям слышны крики, взрывы смеха, богохульства и хрипы... Проснитесь и не делайте крестного знамения: я привез вас домой, и вы у себя в постели. Вы немного устали, даже слегка разбиты этим путешествием и этой ночью; но зато вы видели нечто такое, о чем все говорят, не зная его; вы посвящены в секреты столь же ужасные, как и тайны пещеры Трофония: вы были на шабаше! Теперь вам остается только не сойти с ума и держаться в спасительном страхе перед правосудием и на почтительном расстоянии от Церкви и ее костров.

Не желаете ли увидеть что-нибудь менее фантастическое, более реальное и поистине более ужасное? Я позволю вам присутствовать при казни Жака де Молэ и его соучастников, или братьев по мученичеству... Но не ошибитесь и не спутайте виновного и невинного. Действительно ли обожали Бафомета тамплиеры? Совершали ли они обряд унизительного лобзания заднего лица козла Мендеса? Наконец, чем была эта тайная и могущественная организация, грозившая гибелью Церкви и Государству, которую истребили, даже не выслушав? Но не судите легкомысленно; они виновны в великом преступлении: позволили профанам мельком увидеть святилище древнего посвящения; еще раз сорвали и разделили между собой, чтобы стать таким образом владыками мира, плоды познания добра и зла. Осудивший их приговор гораздо выше трибунала папы или короля Филиппа Красивого. «В день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь» — сказал сам Бог, как мы читаем в книге «Бытие».

Что же такое происходит в мире и почему задрожали священники и короли? Какая тайная власть угрожает тиарам и коронам? Вот несколько безумцев, скитающихся по свету и, как говорят они сами, скрывающих философский камень под своими нищими лохмотьями. Они умеют превращать землю в золото, но у них нет убежища и хлеба! Чело их увенчано ореолом славы и отблеском позора. Один нашел универсальное знание и не может умереть, чтобы освободиться от мук своего триумфа; это уроженец Майорки Раймонд Луллий. Другой фантастическими лекарствами излечивает воображаемые болезни и, таким образом, заранее опровергает поговорку, констатирующую недейственность прижигания деревянной ноги; это  дивный Парацельс, вечно пьяный и вечно светлый ум, подобный героям Рабле. Вот Гийом Постель, пишущий наивное послание отцам Трентского собора; он открыл сокрытое от начала мира абсолютное учение и спешит им поделиться. Собор даже не обращает внимания на безумца, не удостаивает осудить его и переходит к рассмотрению насущных вопросов о милости действительной и милости достаточной. Мы видим, как умирает в нищете и изгнании Корнелий Агриппа, менее всего маг, несмотря на то, что толпа упорно считает его великим колдуном за то, что порой он был язвителен и мистифицировал. Какой секрет унесли с собой в могилу все эти люди? Почему ими восхищаются, не зная их? Почему осуждают их, не выслушав? Вы спрашиваете, почему? А зачем они посвящены в эти страшные, тайные науки, которых боится Церковь и общество? Зачем знают они то, чего не знают другие люди? Зачем скрывают они то, что все так жаждут знать? Зачем облечены они страшной и неизвестной властью? Тайные науки! Магия! Вот слова, объясняющие вам всё и могущие заставить вас подумать о еще большем. De omni re scibili et quibusdam aliis<Обо всех вещах, доступных познанию, и о некоторых других (лат.).>.

Чем же была магия? В чем заключалось могущество всех этих столь преследуемых и столь гордых людей? Почему, если они были безумны и слабы, им оказывали честь, так сильно боясь их? Существует ли магия, существует ли такая тайная наука, которая действительно была бы силой и производила чудеса, могущие конкурировать с чудесами узаконенных религий?

На эти главные вопросы я отвечу словом и книгой. Книга будет доказательством слова, а слово — вот оно: да, могущественная и реальная магия существовала и продолжает существовать в настоящее время; да, истинно все, что говорили о ней легенды; только в данном случае, вопреки обыкновению, народные преувеличения оказываются значительно слабее истины.

Да, существует страшная тайна, открытие которой уже однажды разрушило мир, о чем свидетельствуют религиозные предания Египта, символически обобщенные Моисеем в начале книги «Бытие». Эта тайна представляет собой фатальное знание добра и зла, и результат ее, когда ее разглашают, — смерть. Моисей изображает этот секрет в виде дерева, растущего в центре земного рая по соседству с деревом жизни и даже касающегося его своими корнями; четыре таинственные реки берут начало у подножия этого дерева, охраняемого огненным мечом и четырьмя формами библейского сфинкса — Херувима Иезекииля... Здесь я должен остановиться, и боюсь, что и так уже сказал слишком много.

Да, существует единое, всеобъемлющее вечное учение, сильное, как высший разум, простое, как все великое, понятное, как все универсально и абсолютно истинное; и это учение было отцом всех других.

Да, существует наука, одаряющая человека сверхчеловеческими на первый взгляд прерогативами. Они перечислены в одном древнееврейском манускрипте XVI века.

Вот привилегии и силы того, кто держит в правой руке своей Ключи Соломона, а в левой — цветущую ветвь миндального дерева:

Алеф. — Он, не умирая, видит Бога лицом к лицу и запросто беседует с семью гениями, повелевающими всем небесным воинством.

Бет. — Он выше всех огорчений и опасений.

Гимел. — Он царствует со всем небом и заставляет весь ад служить себе.

Далет. — Он управляет своим здоровьем и жизнью и может также управлять здоровьем и жизнью других.

Хе. — Он не может быть ни застигнут несчастьем, ни удручен невзгодами, ни побежден врагами.

Bay. — Он знает причину прошлого, настоящего и будущего.

Заин. — Он обладает секретом воскрешения умерших и ключом к бессмертию.

Таковы семь главных привилегий. За ними следуют такие:

Хет. — Способность найти философский камень.

Тет. — Обладание универсальным лекарством.

Йод. — Знание законов вечного движения и умение вычислить квадратуру круга.

Каф. — Умение превращать в золото не только металлы, но и саму землю и даже нечистоты земли.

Ламед. — Умение укрощать самых диких животных и произносить слова, приводящие в оцепенение и очаровывающие змей.

Мем. — Владение замечательным искусством, дающим универсальное знание.

Нун. Умение учено говорить о чем угодно без предварительной подготовки и изучения вопроса.

Вот, наконец, семь меньших сил мага:

Самех. — Способность знать с первого взгляда сущность души мужчины и тайны сердца женщины.

Аин. — Способность заставлять природу открывать свои тайны, когда ему заблагорассудится.

Пе. — Предвидение будущих событий, кроме тех, которые зависят от свободной высшей воли или непостижимой причины.

Цаде. — Умение всем давать без промедления самые действенные утешения и самые полезные советы.

Коф. — Торжество над несчастьями.

Реш. — Победа над любовью и ненавистью.

Шин. — Обладание секретом богатства, способность всегда быть его господином и никогда — рабом. Умение наслаждаться даже бедностью и никогда не впадать в унижение и нищету.

Тау. — Добавим к этим трем септенерам<То есть семеркам, от фр. septenaire.>, что маг управляет первоэлементами, укрощает бури, исцеляет больных прикосновением и воскрешает умерших!

Но есть вещи, которые Соломон запечатал своей тройной печатью. Посвященные знают, и этого достаточно. Что же касается других, то пусть они смеются, пусть не верят, сомневаются, угрожают или боятся — что за дело до этого науке и нам?

Действительно, таковы плоды оккультной философии, и, утверждая, что все эти привилегии реальны, мы не боимся ни обвинения в безумии, ни подозрения в шарлатанстве.

Цель всей нашей работы по оккультной философии — доказать это.

Таким образом, философский камень, универсальное лекарство, трансмутация металлов, секрет квадратуры круга и вечного двигателя — все это не мистификации науки и не мечты безумия; это термины, истинное значение которых надлежит понять, причем все они выражают различное употребление одного и того же секрета, различные признаки одной и той же операции, которую определяют более общим образом, называя ее Великим Деланием<Здесь и далее заглавные буквы и жирный шрифт добавлены мною -- А. К.>.

В природе есть сила, несравненно более могущественная, чем сила пара; человек, который сможет управлять ею, будет в состоянии разрушить и изменить лицо мира. Сила эта была известна древним; она заключается в Универсальном Агенте, высший закон которого — равновесие, а управление которым непосредственно зависит от Великого Аркана трансцендентной магии. Управляя этим Агентом, можно изменить даже порядок времен года, ночью производить дневные явления, в одно мгновение сообщаться между разными странами земли, видеть, подобно Аполлонию то, что происходит на другом конце света, исцелять или поражать на расстоянии, придавать своему слову успех и повсеместное распространение. Этот Агент, едва открывающийся ощупью учениками Месмера, есть именно то, что средневековые адепты называли Первой Материей Великого Делания. Гностики представляли его огненным телом Святого Духа; его же обожали в тайных обрядах шаббата или храма, под иероглифическим видом Бафомета или Андрогина, козла Мендеса. Все это будет впоследствии доказано.

Таковы секреты оккультной философии; такой является нам магия в истории. Посмотрим же теперь на нее в книгах и делах, в посвящениях и обрядах.

Ключ ко всем магическим аллегориям находится в листках, о которых мы уже упоминали и которые мы полагаем книгой Гермеса.

Эта книга, которую можно назвать замковым камнем всего здания оккультных наук, окружена бесчисленными легендами, источник которых — либо неполный ее перевод, либо комментарий, постоянно возобновляющийся все в новых и новых формах.

Иногда эти замысловатые мифы гармонично группируются и образуют великую эпопею, характеризующую целую эпоху, хотя толпа и не может объяснить, как и почему. Так, мифическая история Золотого Руна резюмирует, при этом скрывая их, герметические и магические догматы Орфея; мы обращаемся к мистериальной древнегреческой поэзии, поскольку что древнеегипетские и индийские святилища отчасти пугают нас своей роскошью, и мы затрудняемся в выборе среди такой массы сокровищ. Да и пора уже нам приступить к «Фиваиде», этому пугающему синтезу всего учения, как настоящего, так и прошлого и будущего, к этому, так сказать, бесконечному мифу, который, подобно богу Орфея, касается обоих концов цикла человеческой жизни.

Удивительное дело! Семь Фивских ворот, которые защищают и на которые нападают семь военачальников, поклявшихся над кровью жертв, имеют то же значение, что и семь печатей священной книги, которую объясняют семь гениев и на которую нападает семиголовое чудовище после того как ее открывает живой и принесенный в жертву агнец из аллегории святого Иоанна! Таинственное происхождение Эдипа, которого находят висящим в виде окровавленного плода на дереве на горе Киферон, напоминает нам символы Моисея и рассказы «Бытия». Эдип сражается со своим отцом и, не зная его, убивает: ужасное пророчество о слепой эмансипации разума без знания; затем он встречается со сфинксом, символом символов, вечной загадкой для толпы и гранитным пьедесталом для науки Мудрецов, с молчаливым и пожирающим чудовищем, выражающим своей неизменной формой единственный догмат великой мировой тайны. Каким образом кватернер<Четверица (от фр. quaternaire).> переходит в бинер<Пара, двоица (от фр. binaire).> и объясняется тернером? Или, выражаясь более иносказательно и вульгарно, как называется животное, которое утром ходит на четырех ногах, в полдень на двух и вечером на трех? Выражаясь же языком философии, каким образом учение об элементарных силах производит дуализм Зороастра и резюмируется в триаде Пифагора и Платона? Каков конечный смысл аллегорий и чисел, последнее слово всех символизмов? Эдип отвечает простым и страшным словом, которое убивает сфинкса и делает отгадавшего царем Фив; отгадка — человек!

Несчастный, он видел слишком много, но недостаточно ясно; скоро он искупит самоослеплением свое несчастное и неполное ясновидение; затем он исчезнет среди бури, подобно всем цивилизациям, которые отгадают загадку сфинкса, не поняв всего ее значения и тайны. Все символично и трансцендентно в этой гигантской эпопее человеческой судьбы. Два враждующих брата<Полиник и Этеокл, дети Эдипа.> символизируют вторую часть великой мистерии, превосходно завершенной жертвой Антигоны; затем война, последняя битва, братья-враги, убивающие друг друга; Капаней, убитый молнией, которую он сам вызвал, и Амфиарай, поглощенный землей, — все это аллегория, приводящая в изумление своей истиной и величием тех, кто понимает ее тройное священное значение. Эсхил в изложении Балланша<Речь идет о Пьере Симоне Балланше (1776—1847), французском философе, писателе и поэте, авторе поэмы «Антигона» (1814).>, дает лишь очень слабое представление обо всем этом, несмотря на все величие поэзии первого и красоту книги второго. 

Тайная книга древнего посвящения была известна Гомеру, который с большой точностью описывает ее план и главные фигуры на щите Ахилла. Но изящные вымыслы Гомера скоро заставили забыть простые и абстрактные истины первоначального откровения. Человек увлекается формой и забывает идею; знаки, умножаясь, теряют свою силу; в эту эпоху магия также портится и вместе с фессалийскими ведьмами опускается до самого нечестивого колдовства. Преступление Эдипа принесло свои смертельные плоды, и знание добра и зла возводит зло в нечестивое божество. Люди, устав от света, укрываются в тени телесной субстанции: мечта о пустоте, которую наполняет Бог, скоро кажется им больше самого Бога; ад создан.

Когда в этом сочинении мы будем пользоваться освященными временем словами «Бог», «рай», «ад», — да будет раз и навсегда известно, что мы столь же далеки от смысла, придаваемого этим словам профанами, как посвящение далеко от вульгарной мысли. Для нас Бог — Азот Мудрецов, действующий и конечный принцип Великого Делания. Позже мы объясним все эти термины.

Вернемся к мифу об Эдипе. Преступление фиванского царя — не в том, что он разгадал сфинкса, а в том, что он уничтожил этот бич Фив, не будучи достаточно чистым, чтобы завершить искупление во имя своего народа. В скором времени чума мстит за смерть сфинкса, и царь Фив, вынужденный отречься от престола, приносит себя в жертву страшным теням чудовища, которое теперь живее и голоднее, чем когда бы то ни было, поскольку из сферы форм оно перешло в сферу идей. Эдип увидел, что такое человек, и он выкалывает себе глаза, чтобы не видеть, что такое Бог. Он разгласил половину Великого Аркана магии и для спасения своего народа должен унести с собой в изгнание и могилу другую половину страшной тайны. 

После колоссального мифа об Эдипе мы находим изящную поэму о Психее, которую, конечно, выдумал не Апулей. Здесь великая магическая тайна вновь появляется под видом таинственного супружества бога и слабой смертной, обнаженной и покинутой на скале. Здесь Апулей комментирует и объясняет аллегории Моисея; но разве и Элохим Израиля, и боги Апулея не вышли из святилищ Мемфиса и Фив? Психея — сестра Евы или, скорее, Ева духовная. Обе хотят знать и теряют невинность, чтобы заслужить славу испытания. Обе удостаиваются нисхождения в ад: одна — чтобы принести оттуда древний ящик Пандоры, другая — чтобы найти там и раздавить голову древнего змия, символа времени и зла. Обе совершают преступление, которое должны искупить Прометей древних времен и Люцифер христианской легенды: один — освобожденный Геркулесом, другой — покоренный Спасителем.

Итак, великий магический секрет — это лампа и кинжал Психеи, яблоко Евы, священный огонь, похищенный Прометеем, горящий скипетр Люцифера, но это также и святой крест Искупителя. Знать его настолько, чтобы злоупотреблять им, или обнародовать его — значит заслужить всевозможные муки; но знать его так, как должно, чтобы пользоваться им и скрывать его, — значит быть властелином мира.

Все заключено в одном слове из четырех букв. Это Тетраграмма иудеев, Азот<Azot.> алхимиков, Тот<Thot.> цыган и Таро<Taro.> каббалистов. Это слово, выраженное столь различными способами, для профанов обозначает Бога, для философов — человека, а адептам дает последнее слово человеческих знаний и ключ к божественной власти; но пользоваться им умеет только тот, кто понимает необходимость никогда его не разглашать. Если бы Эдип вместо того, чтобы убивать сфинкса, укротил его и запряг в свою колесницу, он был бы царем без кровосмешения, без несчастий и изгнания. Если бы Психея покорностью и ласками заставила Амура открыться, она бы никогда его не потеряла. Любовь — один из мифологических образов Великого Секрета и Великого Агента, поскольку она объединяет действие и страсть, пустоту и полноту, стрелу и рану. Посвященные должны понять меня, а ради профанов не должно слишком много говорить об этом.

После чудесного «Золотого осла» Апулея мы не находим более магических эпопей. Наука, побежденная в Александрии фанатизмом убийц Гипатии, стала христианской — или, точнее, скрывается под христианскими покровами вместе с Аммонием, Синезием и анонимным автором сочинений Дионисия Ареопагита. В те времена нужно было поступать так, чтобы чудеса прощались как суеверия, а наука — как нечто непонятное. Воскресили иероглифическое письмо, изобрели пантакли и символы, чтобы можно было целую науку обобщить в одном знаке, а целую серию стремлений и откровений — в одном слове. Какова же была цель стремившихся к знанию? Они искали секрет Великого Делания, или философский камень, или вечный двигатель, или квадратуру круга; все эти формулы часто спасали их от преследования и ненависти, заставляя считать их безумными, и в то же время все они выражали одну из сторон великого магического секрета, как мы это позже покажем. Это отсутствие эпопей продолжается вплоть до нашего<То есть французского.> «Романа о Розе»; но символ розы, выражающий также мистериальное и магическое значение поэмы Данте, взят из Каббалы, и нам пора уже приступить к этому необъятному скрытому источнику всемирной философии.

Библия со всеми ее аллегориями лишь очень неполно и скрытым образом выражает религиозное учение евреев. Книга, о которой мы уже говорили и священные знаки которой объясним позже, книга, которую Гийом Постель называет «Бытием Еноха», конечно, существовала гораздо раньше Моисея и пророков, учение которых, в основе тождественное учению древних египтян, также имело свой экзотеризм и свои завесы. Когда Моисей говорил с народом, как аллегорически рассказывает священная книга<См. Исх. 34:33-35.>, он покрывал свое лицо и снимал это покрывало лишь тогда, когда говорил с Богом: такова причина воображаемых нелепостей Библии, на которых так усердно упражнялось сатирическое вдохновение Вольтера. Книги писались только для того, чтобы напоминать о предании, и писались они символами, совершенно непонятными для профанов. Впрочем, «Пятикнижие» и поэзия пророков были лишь самыми элементарными книгами вероучения, морали и литургии; истинная тайная и традиционная философия была записана гораздо позже под еще менее прозрачными покровами. Так родилась вторая, неизвестная христианам или, вернее, непонятая ими Библия. По их словам, это собрание чудовищных нелепостей (в данном случае верующие, присоединяясь к общему невежеству, говорят то же, что и неверующие). Мы же говорим, что это памятник, содержащий в себе самое возвышенное, что только смог создать или вообразить философский и религиозный гений; сокровище, окруженное шипами; алмаз, скрытый в грубом и мрачном камне... Надеюсь, читатели уже догадались, что мы говорим о Талмуде.

Странна судьба евреев! Козлы отпущения, мученики и спасители мира! Живучая семья, храбрая и жестокая раса, которую не могли уничтожить никакие преследования, так как она еще не выполнила своей миссии. Разве не говорят наши апостольские предания, что после упадка веры у язычников спасение еще раз должно прийти из дома Иакова — и тогда распятый Иудей, которого обожали христиане, вложит власть над миром в руки Бога, своего отца?

Проникая в святилище Каббалы, изумляешься при виде учения столь логического, столь простого и в то же время столь абсолютного. Необходимое согласие идей и знаков; освящение самых основных реальностей первичными признаками; троичность слов, букв и чисел; философия простая, как азбука, глубокая и бесконечная, как само Слово; теоремы, полнее и светлее теорем Пифагора; теология, которую можно резюмировать, считая пункты по пальцам; бесконечность, которая может уместиться на ладони ребенка; десять цифр и 22 буквы, треугольник, квадрат и круг — вот все элементы Каббалы. Это элементарные принципы Слова писаного, отражения того Слова изреченного, которое создало мир.

Все действительно догматические религии произошли из Каббалы и в нее же возвращаются; все научное и грандиозное в религиозных мечтах просветленных, Якоба Бёме, Сведенборга, Сен-Мартена и т. д. — заимствовано у Каббалы; все масонские организации обязаны ей своими секретами и символами. Только Каббала освещает союз между всемирным разумом и божественным Словом; она устанавливает вечный баланс бытия, уравновешивая две противоположные на вид силы; только она примиряет разум с верой, власть со свободой, науку с тайной. Она обладает ключами к настоящему, прошлому и будущему.

Чтобы быть посвященным в Каббалу, недостаточно прочесть и осмыслить сочинения Рейхлина, Галатино, Кирхера или Пико делла Мирандолы; нужно также изучить и понять иудейских писателей из собрания Пистория, в особенности «Сефер Йециру», затем «Философию любви» Леона Еврея; нужно также приступить к великой книге «Зогар», внимательно прочесть в собрании 1684 года, озаглавленном «Cabbala denudata», трактаты о каббалистической пневматологии и «круговороте душ»; затем смело вступить в светоносный мрак всего догматического и аллегорического Талмуда. Тогда можно будет понять Гийома Постеля и втайне признаться, что, если не учитывать его слишком преждевременных и слишком благородных мечтаний об эмансипации женщины, этот знаменитый просветленный ученый, быть может, не так уж безумен, как утверждают люди, его не читавшие.

Мы бегло набросали историю оккультной философии, указали ее источники и в нескольких словах проанализировали основные книги. Эта работа относится только к науке; но магия (или, точнее, магическая энергия) состоит из двух вещей — знания и силы. Без силы наука — ничто (или, пожалуй, даже опасность). Давать знание только силе — таков высший закон посвящений. Поэтому-то и сказал великий учитель: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его»<Матф. 11:12; см. также Лук. 16:16.>. Врата истины закрыты, подобно святилищу девы; чтобы войти, нужно быть мужчиной. Все чудеса обещаны вере; но что такое вера, как не смелость воли, которая не колеблется во мраке и идет к свету через все испытания, преодолевая все препятствия?

Мы не будем повторять здесь историю древних посвящений; чем опасней и страшней они были, тем более в них было действительности; поэтому мир имел в то время людей, которые его воспитывали и наставляли. Жреческое искусство и царственное искусство состояли главным образом в испытании храбрости, скромности и воли. Это было послушничество, подобное послушничеству священников, столь непопулярных в наше время под названием иезуитов, которые и теперь управляли бы миром, если бы у них была действительно мудрая и сметливая голова.

Проведя жизнь в поисках абсолюта в религии, науке и справедливости, вращавшись в Фаустовом кругу, мы пришли наконец к первому догмату и первой книге человечества. На этом мы останавливаемся, найдя секрет человеческого всемогущества и безграничного прогресса, ключ ко всем символизмам, первый и последний изо всех догматов; мы поняли, что значат это столь часто повторяемые в Евангелии слова — «Царство Божие».

Дать человеческой деятельности точку опоры — значит решить задачу Архимеда, осуществив его знаменитый рычаг. Это и сделали великие посвятители, потрясшие основы мира, а сделать это они могли только посредством великого и неразглашаемого секрета. Впрочем, чтобы гарантировать свою новую юность, символический феникс никогда не являлся вновь, не сжегши предварительно торжественно свои останки и доказательства прежней жизни. Так Моисей заставил умереть в пустыне всех знавших Египет и его тайны; так святой Павел сжигает в Эфесе все книги, трактовавшие о тайных науках; так, наконец, французская революция, дочь великого Иоаннитского Востока и пепла тамплиеров, грабит церкви и богохульствует над аллегориями божественного культа. Но все новые и все возрожденные вероучения осуждают магию и обрекают ее тайны огню или забвению; а это происходит потому, что всякий новорожденный культ или философия — Вениамин человечества, который может жить, только умертвив свою мать<См. 35: 16-19.>; поэтому же символическая змея вечно вращается, пожирая свой собственный хвост; поэтому же всякая полнота, чтобы существовать, нуждается в пустоте, величина — в пространстве, всякое утверждение — в отрицании; все это есть вечное осуществление аллегории феникса.

До меня прошли по тому же пути два знаменитых ученых, но только шли они, так сказать, ночью и без света. Я говорю о Вольнее и Дюпюи, особенно о Дюпюи, необъятная эрудиция которого совершила исключительно негативную работу. В происхождении всех культов он видел лишь астрономию, приняв таким образом символический цикл за учение и календарь за легенду. Ему не хватило только одного, — знания истинной магии, содержащей в себе секреты Каббалы. Дюпюи прошел по древним святилищам так же, как прошел пророк Иезекииль по долине, покрытой костями<См. Иез. 37.>, и понял только смерть, так как не знал слова, собирающего силу четырех небесных ветров, слова, которое может сделать всю эту массу костей живым народом, приказав древним символам: «Восстаньте, облекитесь в новую форму и идите!»

Наступило время попытаться сделать то, чего никто до нас не мог или не посмел сделать. Подобно Юлиану, мы хотим перестроить храм; этим, надеюсь, мы не опорочим мудрость, которую обожаем и которую сам Юлиан был бы достоин обожать, если бы злобные и фанатичные врачи того времени позволили ему понять ее. Для нас храм имеет две колонны, на одной из которых христианство написало свое имя. Мы не хотим нападать на христианство; наоборот, мы хотим объяснить его и осуществить. Разум и воля попеременно владели миром; религия и философия еще и в наше время продолжают бороться, но в конце концов должны договориться. Временной целью христианства было установить (посредством повиновения и веры) сверхъестественное, или религиозное, равенство между людьми и остановить движение разума, чтобы дать точку опоры добродетели, которая уничтожила научную аристократию — или, скорее, заменила эту уже уничтоженную аристократию. Философия же старалась вернуть людей (посредством свободы и разума) к естественному неравенству и, основав царство трудолюбия, заменить добродетель умением. Ни одно из этих двух действий не было полным и достаточным, ни одно не привело людей к совершенству и счастью. Теперь мечтают, почти не смея на это надеяться, о союзе между этими двумя силами, которые долго считались противоположными; мы имеем полное основание желать этого, ибо две великие силы человеческой души не более противоположны друг другу, чем мужской пол женскому; без сомнения, они несходны, но их на вид противоположное положение обусловлено лишь их способностью встретиться и соединиться.

«Итак, существует ни более, ни менее чем универсальное решение всех проблем?»

Без сомнения, да, поскольку речь идет об объяснении философского камня, вечного двигателя, секрета Великого Делания и универсального лекарства. Меня обвинят в безумии, как великого Парацельса, или в шарлатанстве, как великого и несчастного Агриппу. Хотя костер Урбена Грандье и погас, но остается глухая опала молчания или клеветы. Мы не бравируем этим, но покоряемся. Мы не стремились опубликовать эту работу, и верим, что, если наступило время высказать слово, оно будет сказано нами или другими. Итак, мы будем спокойно ждать.

Наше сочинение состоит из двух частей. В первой мы утверждаем каббалистическое и магическое учение во всей его полноте, вторая же посвящена культу, то есть церемониальной магии. Первая — то, что древние мудрецы называли «ключом»: вторая — то, что крестьяне и теперь называют «гримуаром». В количестве и содержании глав, которые соответствуют друг другу в обеих частях, нет ничего произвольного, и все они указаны в великом универсальном ключе, полное и удовлетворительное объяснение которого мы даем впервые. Теперь пусть эта работа идет своим путем, куда ей угодно, и станет тем, чего захочет Провидение; она завершена, и мы считаем ее прочной, потому что она сильна, как все разумное и добросовестное.

Элифас Леви